Не узнав до донца, не говори "люблю".
Вот представь себе двух девушек непохожих:
перекати-поле горький, не съест верблюд,
и цветок сирени с нежной и тонкой кожей.

И у первой - всегда царапины до локтей, выгорают волосы, губы сухи и жестки. Если злится - в глазах танцует по сто чертей, если ластится - не откажешь ей, вертихвостке. Не умеет готовить - некому (не себе ж), благородная бледность - только от недосыпа... Нет одежды красной. Черная или беж. Деревянные бусы с запахами самшита. Не умеет шить и штопать, вязать и прясть, по карманам - мелочь, крошки и зажигалки. Словно в зеркальце-свет мой, в мобильный экран смотрясь, "Буду счастлива, - думает. - Тут не ходи к гадалке". Отражаясь в лужах, в витринах, в окне машин, не поправит волосы, ворот, не сбавит шага. Долго смотрит не на платья, а на ножи, на бедре не подвязка грезится - меч иль шпага. И ребро ладони - в стертом карандаше.
Не узнаешь, что начертано на душе.

...А другая - испугом лечится от икот, покупает с кокосом торт, с ароматом - свечки. У нее живет толстый голубоглазый кот, длинношерстный, белый, мягкий; глухой, конечно. У нее подводка мажется из-за слез, из-за грустных фильмов, из-за больных животных. Её локоны золотистые, как овес. Она делает чай с земляникой и бергамотом, и без сахара (всем известно, что это вред). Она часто (и подолгу) звонит подругам. Ей к лицу зеленый плащик, к лицу берет, её остр каблук, её пояс застегнут туго. Она кормит кота телятиной с молоком, каждый день чешет шерсть, каждый вечер пускает в спальню. Она пишет картины - барокко и рококо, мимолетна, неприкасаема, невербальна - неверибельно, неверлэндовски хороша.
Прикоснешься дрожащей рукой - зазвенит душа.

Лед и пламень, быстра вода и остёр металл...
Я обеих знал.

(с) ...Хрусталь...